Бог нажимает на кнопки  - Ева Левит

Она находила ему чистых девушек. Девственниц, желающих пройти обряд инициации и посвятить себя Божественному жениху. Через плотский контакт соединиться с Источником и возвыситься безмерно. Олицетворить собой вечный союз духа и материи. Может быть, даже зачать от Небесного посланника сына или дочь – новых членов священного культа.

Девственницы валили валом, и Клара в лучших продюсерских традициях проводила кастинг и допускала в учительскую опочивальню только лучших из лучших, опираясь на свой придирчивый вкус.

Ревновала ли она? Как можно! Она искренне верила в божественную миссию своего обожаемого повелителя и не смела оценивать его поступки.

И если в этой веренице малолеток у него находилось время и для нее, она была безмерно благодарна и каждый раз – и до, и после полового акта – падала ниц.

Все свои телевизионные проекты, кроме шоу целителя, Клара отменила, сдав позиции надежным преемникам. Что же касается этого конкретного действа, то его она не могла доверить никому другому. Она обратила весь свой пыл на то, чтобы сделать его еще более зрелищным, еще более рейтинговым. Пожалуй, и то и другое было уже невозможно.

В общем, жизнь ее изменилась кардинально. С той самой первой встречи в студии, когда она смиренно и страстно ползла к его ногам.

И Клара была счастлива. И все-таки немного напряжена.

Как сейчас, когда ей, облаченной в красный пеньюар и домашние туфли со стразами, приходилось прислушиваться к каждому шороху и тревожиться, а все ли в порядке там, наверху.

Учитель уже давно уединился с выбранной ею самой девицей, и та все не спускалась, побив рекорды по длительности присутствия претенденток на обретение святости в божественной спальне.

Это было странно и заставляло Клару тревожиться.

В чем причина задержки? В том ли, что девица как-то особенно понравилась учителю?

Или в том, что девица оказалась особо навязчивой и ему не удавалось выпроводить ее по-хорошему?

Или вот еще вариант: безумный, нереальный и все же… Как хороший продюсер и верный соратник учителя она должна была учитывать все варианты. Даже такой: а не пыталась ли девица причинить Божеству вред?

Абсурд, конечно. Он защищен своей святостью. К тому же он физически сильный мужчина. Что такое против него эта тощая девчонка?

И все-таки: чем больше Клара думала об этом, тем больше беспокоилась и переполнялась решимостью нарушить твердо установившиеся в этом доме правила – подняться в хозяйскую спальню без спроса.

Вдруг девица подмешала в напиток учителя снотворного или яду? Вдруг разыграла неожиданный эротический сценарий и привязала Бога к кровати, чтобы затем подвергнуть пыткам?

Нет, прочь, прочь такие мысли! Учитель всемогущ и не нуждается в Кларином вмешательстве.

С другой стороны, он же разрешает своим телохранителям сопровождать его в публичных местах. Хоть сам и объясняет это не своей уязвимостью, а лишь желанием успокоить любящих его людей.

В конце концов Клара не выдержала подозрительной тишины и решила действовать.

Позволив себе эту крайнюю меру, она сорвалась с салонного дивана как бешеная и понеслась вверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, будто школьница, опаздывающая на контрольную.

Рядом со спальней учителя она остановилась и прислушалась еще раз. Вроде тихо. Или участившиеся от бега и тревоги удары ее собственного сердца заглушают остальные звуки?

Нет, тихо.

Может, они просто заснули?

И как же она тогда будет выглядеть, ворвавшись в спальню мирно спящих утомленных любовью партнеров, один из которых – ее господин и наставник?

Ей предстояло принять еще одно решение, чтобы переступить одновременно два порога: порог этой комнаты и порог собственной дерзости. Два геройских или безумных поступка в одном шаге. Сможет ли она это сделать?

И все-таки тревога за учителя была сильнее страха вызвать его гнев. И тогда Клара набрала в легкие побольше воздуха, как перед прыжком с вышки в бассейн, и распахнула дверь, которую, как она хорошо знала, учитель никогда не запирал изнутри.

Потому что зачем закрываться? От кого? Разве что от призраков, потому что никто из живых людей на его приватную жизнь не посягнет. Только под страхом смерти. И то вряд ли.

А она сейчас посягала. И была готова принять за это суровую кару. Неважно. Лишь бы спасти самого дорогого и обожаемого от тени глупого (пусть оно будет глупое, пожалуйста!) подозрения.

В комнате царил полумрак. Только прикроватные бра слабо светили с двух сторон.

Учитель лежал на спине и без малейшего страха смотрел на прошедшую кастинг избранницу, сидящую на нем сверху.

Она была полностью обнажена. И тем нелепее смотрелся зажатый в ее трясущихся руках пистолет.

Она целилась ему в голову, но никак не могла справиться с оружием. То ли с непривычки, то ли от страха. А он смотрел молча, и на губах у него играла ироническая улыбка.

В одну секунду, которая понадобилась Кларе, чтобы впитать все детали этой мизансцены, она поняла, что учитель совершенно не боится умирать.

«Почему не боится? – вспыхнуло в голове у Клары. – Потому что бессмертен? Потому что устал нести земное бремя?»

Сейчас это было неважно. Сейчас надо было что-то делать.

И она сделала. Как паучиха, бросающаяся на опутанную клейкой сетью сонную муху… Нет, как хищная птица на разорителя гнезда… Нет, как одна только любящая женщина, ослепленная страстью и страхом за своего мужчину…

Впрочем, Клара решила, что потом найдет нужный образ для описания своего состояния в тот момент. А пока без образов и даже без обрывков мыслей, на одном животном инстинкте, она бросилась к кровати и оттолкнула руки бывшей девственницы, которая наконец-то решилась спустить курок.

Выстрел прогремел совсем рядом, отправив пригретую в дуле пулю в бетон около бра.

А Клара уже не помнила себя. Она била девушку по лицу, царапала ее ногтями. Та пыталась защищаться, но фурию в красном пеньюаре было не остановить.

– Достаточно, дорогая! – сказал учитель, даже не позаботившись прикрыть наготу простыней. – Ты молодец! Дай мне ее оружие и позвони президенту.

– Что вы с ней сделаете? – спросила Клара, с трудом переводя дыхание.

– Казним.

Заметив 22-го, Кирочка испугалась и прижала книжки ближе к сердцу.

Они не виделись три года, но она сразу его узнала. Вспомнила, как тогда, в еще не до конца готовой студии, он разговаривал с Дастином, а потом подошел к ним и начал проповедовать.

Или это был не он?

Лицо будто то же, а вот выражение лица…

Что-то в нем очень сильно изменилось. Глаза не горели, восторженность исчезла, а вместе с ней и надменность. Или ей это только кажется?